Если судьба выбирает нас - Страница 86

Кстати, намедни "залет" был и у меня — подполковник опять поставил мне на вид за отсутствие усов. Пообещав исправиться, я отделался приказом "удивить" начальство новой строевой песней.

* * *

Расположившись в "штабной", я грустил сидя со стаканом свежезаваренного чая в руках, разглядывая причудливые блики в начищенных боках самовара.

Какие строевые песни я знаю?

Местные не подходят под требования Озерковского, по пункту "новая". Советские? Эти — не катят по идеологическим соображениям и из-за явных анахронизмов.

Что еще?

"Солдат молоденький в пилотке новенькой"? Не то!

"День победы"? "Десантная строевая"? "Нам нужна одна победа"? Или родимые "Мы — тихоокеанцы"?

Все не то!!!

Чего делать-то? Не самому же сочинять? Давайте, господин подпоручик, мыслите масштабно! Какие еще источники могут быть?

Ну конечно! Кино!!! Ведь "Нам нужна одна победа" — это песня из фильма! Какие у нас есть подходящие фильмы?

"Гусарская баллада"! Там песенка есть "Жил был Анри четвертый, отважный был король…" — вполне даже строевая. Хотя, мои лопухи деревенские такой сложный текст не потянут…

М-м-м… Сейчас башка взорвется!!!

Эврика!!!

* * *

Несколько дней спустя, рота совершала учебный марш до стрельбища в Ростокино. Шли в колонну по четыре, с полной выкладкой, для веса добавив в ранцы мешочки с песком.

Мне пришлось топать пешком вместе со всеми, потому что — так положено! Хорошо еще, что идти сравнительно недалеко — всего-то десять верст. Дабы длинная ротная колонна благополучно прошла сквозь лабиринт московских улиц, нас сопровождала пара конных жандармов. Так и шли: сперва по Бульварному кольцу, потом по Сретенке, по 1-ой Мещанской и дальше по Ярославскому шоссе.

Со всеми вынужденными остановками вышло почти три часа — все же ходить по густонаселенному городу походной колонной довольно хлопотно. Я замаялся подавать команды и следить, чтобы строй не растянулся.

Передохнули, получили огнеприпасы и погнали гренадер на позицию. Стреляли повзводно под чутким присмотром местных унтеров-инструкторов. Результаты записывал дежурный офицер — молодой румяный штабс-капитан без трех пальцев на левой руке и со значком 22-го Нижегородского пехотного полка на груди.

Стрельба велась из положения "стоя с руки" с трехсот шагов по поясной мишени и "лежа с руки" с шестисот шагов по грудной мишени. В первом случае, на "Отлично" из пяти патронов надо было попасть четырьмя в щит размером 30 на 36 вершков, из них двумя пулями в фигуру человека на щите. Из положения лежа — тот же результат по мишени 20 на 20 вершков.

Отстрелялись хреново.

Отличников на всю роту оказалось одиннадцать человек, включая всех унтер-офицеров. "Хорошистов" уложивших три пули в щит, при этом одну — в фигуру, было еще семнадцать. Зато тех, кто в щиты не попал вообще, было больше половины роты!

Офицер-наблюдатель, сверив результаты, хмыкнул и сказал, что это еще ничего…

Как же тогда в его понимании стреляют "плохо"?

Передохнув в пустующих конюшнях и пообедав выданным еще в казарме сухпаем, рота двинулась обратно "домой".

Бухая сапогами по проезжей части Ярославского шоссе, гренадеры распевали свежеразученную строевую песню, под чутким руководством нашего запевалы Пашки Комина. Моя задумка удалась, "стрелецкую" песню из фильма "Иван Васильевич меняет профессию" солдатики усвоили очень даже неплохо:

Зеленою весной под старою сосной
С любимою Ванюша прощается.
Кольчугой он звенит и нежно говорит:
"Не плачь, не плачь, Маруся, красавица…"
Маруся молчит и слезы льет.
От грусти болит душа ее.
Кап-кап-кап — из ясных глаз Маруси
Капают слезы на копье.
Кап-кап-кап — из ясных глаз Маруси
Капают — горькие — Капают — кап,
кап — Капают прямо на копье!
Студеною зимой опять же под сосной
С любимою Ванюша встречается.
Кольчугой он звенит и нежно говорит:
"Вернулся я к тебе, раскрасавица."
Маруся от счастья слезы льет.
Как гусли душа ее поет.
Кап-кап-кап — из ясных глаз Маруси
Капают слезы на копье.
Кап-кап-кап — из ясных глаз Маруси
Капают — сладкие — Капают — кап,
кап — Капают прямо на копье!

10

На следующий день после службы я поехал в госпиталь навестить Литуса, предварительно заслав Савку в магазин за гостинцами. Теперь денщик тащил позади меня корзинку всяческой снеди.

В коридоре мы нос к носу столкнулись с доктором Финком:

— Здравствуйте, Якоб Иосифович! Как там ваш подопечный?

— Добрый вечер, Александр Александрович! Который из многих?

— Уверен, что вы догадываетесь, чье именно здоровье меня интересует!

— Хорошо-хорошо! Сдаюсь!

— Охотно принимаю вашу капитуляцию! Итак, что там с Генрихом?

— Думаю, что сможем выписать его на домашнее лечение в конце декабря. Заживление прошло успешно, опасность тромбоза миновала — теперь нашему общему другу необходимо разрабатывать ногу. Генриху Оттовичу надо отставить костыли и заново учиться ходить, хотя бы с тростью.

Распрощавшись с доктором, мы двинулись в палату к Литусу.

Мой друг сидел у окна, задумчиво созерцая хлопья мокрого снега, летящие из темноты. На столе стояла корзинка с едой, подобная той, что Савка нес с собой, и букетик свежих цветов в граненой вазочке.

— Ого! Я вижу, что ты без меня не скучаешь? Отец приезжал?

— Нет… — Генрих смущенно потупился. — У меня были Анна Леопольдовна с Эльзой.

— ???

— Они неожиданно приехали сегодня утром. Привезли гостинцы, цветы… Анна Леопольдовна сказала, что они решили опекать меня, до самого выздоровления. Я был в смятении и во всем с ними согласился…