— Тебя же не забыли? — Огрызнулся я. — Савка! Венок!
— Уже, вашбродь!
Узнав у кладбищенского сторожа, где находится интересующее нас захоронение, мы двинулись в глубину главной аллеи.
Иноземное, а точнее Немецкое кладбище на Введенских Горах, и в мое время было одним из памятников культуры. Многочисленные надгробия с надписями на русском, немецком, французском и польском языках, поражали разнообразием — от простых каменных плит до роскошных мавзолеев из мрамора.
А вот и цель нашего печального путешествия: трапециевидная стела на резном четырехугольном постаменте.
"Капитанъ ИВАНЪ КАРЛОВИЧЪ БЕРГЪ 8-го Московскаго Гренадерскаго Полка. Родился 22 сентября 1881 г. Палъ въ сраженiи 16 iюня 1917 г."
Чуть ниже под прочерком, все тоже самое, но по-немецки. Вот только вместо "Иван Карлович" — просто "Johann", и в самом низу "Ruhe in Gott" /Покойся с Богом/.
У подножия памятника небольшой венок с надписью "Dem Lieblingsmann und dem Vater" /Любимому мужу и отцу/.
Савка без слов возложил рядом и наш поминальный дар "От друзей и сослуживцев" и вместе с нами обнажил голову.
Стоя на холодном ноябрьском ветру, я вспоминал этого строгого, но душевного человека с высоким лбом мыслителя и блеклыми печальными глазами. Отличавшийся в житейских делах типично остзейской флегматичностью, по службе Иван Карлович был суров, но справедлив. Будучи одним из младших офицеров нашего 3-го батальона, я всегда чувствовал уверенность в себе и в нем, как в вышестоящем начальнике.
Теперь же, стоя у строгого черного камня, ощущаю только невыносимую печаль и чувство потери…
Стоящий за спиной Савка начал, было "Помяни, Господи Боже наш…"…
Я, было, подумал, что надо заказать заупокойную службу, но вовремя вспомнил, что лютеране не признают церковных заупокойных молитв — они верят, что только пока человек жил, за него можно и нужно было молиться.
Пошел легкий пушистый снег. Снежинки, кружась в воздухе, оседали на наших непокрытых головах, таяли на лице…
Покойся с Богом, Иван Карлович Берг, капитан московских гренадер…
— Здравствуйте, господа! — произнес из-за наших спин тихий женский голос с едва заметным акцентом. — Вижу, вы пришли навестить моего бедного Йоганна?
На дорожке стояли две дамы в темных пальто и шляпках с черной вуалью, старшая тяжело опиралась на руку своей юной спутницы.
Мы, четко, как на параде, надели фуражки и поочередно представились:
— Третьего батальона Московского Гренадерского полка поручик Генрих Литус!
— Запасного батальона Московского Гренадерского полка подпоручик Александр фон Аш!
— Анна Леопольдовна Берг… Вдова Ивана Карловича. А это моя дочь — Эльза…
Упомянутая девушка сделала книксен, а мы в ответ склонили головы и щелкнули каблуками. Точнее, щелкнул я, а Генрих изобразил стойку "смирно" настолько, насколько это возможно сделать, опираясь на костыль.
— Мы пришли помянуть Ивана Карловича — он был нашим батальонным начальником. — Пустился в объяснения Литус. — Как только вышла оказия, мы взяли на себя смелость возложить венок от лица тех, кому довелось служить вместе с ним.
— Я вижу, вы ранены? — дама глазами указала на костыль.
— Мы с Александром, вместе находились на излечении в госпитале.
— Это… После ТОГО боя?
— Да. Мы оба были ранены в том бою под Розенбергом. Александр чуть раньше…
— Скажите, господин поручик… — Анна Леопольдовна замялась. — Вы были при этом, когда моего Йоганна… Когда он умер?
— Нет. Когда господина капитана… Ивана Карловича… — Неуверенным голосом поправился Генрих, — ранили, я был в другом месте. Но, так случилось, что нас вместе несли в лазарет…
— Он что-нибудь говорил? — Лицо женщины побледнело, и она крепче сжала локоть дочери.
— Иван Карлович был в беспамятстве… — Убитым голосом проговорил Литус.
Анна Леопольдовна покачнулась, и я бросился ее поддержать.
— Благодарю вас, — еле слышно прошептала она. Потом медленным движением подняла вуаль и посмотрела в глаза бледному как смерть Генриху. — Я должна знать, как… Как это случилось!
Но Геня молчал, стиснув изо всех сил перекладину костыля.
На самом деле "это" произошло прямо у него на глазах. Они с Иваном Карловичем стояли у перископа, на только что отбитом у немцев наблюдательном пункте, когда шрапнель разорвалась почти на бруствере. Свинцовый дождь хлестнул по всем, кто там находился: погибли вестовые и телефонист, Берг был смертельно ранен, а Литусу досталась одна пулька, раздробившая бедро.
По сути, Иван Карлович заслонил Генриха собой…
Вот об этом, как раз и не стоило говорить…
Никогда!
Жизнь в батальоне текла своим чередом: муштра, построения, отчетность и прочее, прочее, прочее…
Кроме прочего — ночное дежурство по батальону раз в четыре дня.
В целом, я был доволен тем, как Дырдин справляется с обучением солдат и поддержанием дисциплины в роте. Жесткий и молчаливый, он одним только движением брови вгонял провинившегося новобранца в трепет. Поначалу, я несколько раз наблюдал, как фельдфебель раздавал "особо отличившимся" увесистые тумаки. Пришлось провести с ним воспитательную беседу, поделившись богатым опытом, почерпнутым из будущего арсенала старшин 165-го полка морской пехоты. Дырдин проникся и теперь наши "таланты" отбывали свои "залеты" в виде "лечебной" физкультуры: отжимания, приседания, ходьба гусиным шагом или наматывание кругов вокруг длиннющих корпусов Покровских казарм. Хотя, в некоторых случаях было заметно, что кулаки у него чешутся. Я его понимал, ибо чувства фельдфебеля были мне понятны и знакомы — новобранцы конца ХХ-го века отличаются от своих товарищей по несчастью из начала века, только уровнем образования, и уж никак не способностью к "залетам".