Что касаемо союзников, то ситуация на их фронтах складывалась аналогично нашей истории, хотя те же США вступили в войну не в апреле 1917-го, как у нас, а в июле.
"Бойня Нивеля" в апреле-мае стоившая обеим сторонам порядка 480 тысяч жизней, закончилась все с тем же результатом. Утерев кровавые сопли, союзники решили попробовать еще раз. Наступление во Фландрии началось 1 августа и продолжалось до сих пор, хотя я знал, что финал этой драмы наступит в конце ноября при Камбре, и будет стоить противоборствующим сторонам еще почти 600 тысяч убитых.
Что касается итальянцев… Была такая поговорка: "Для чего нужны итальянцы? Для того, чтобы и австриякам было кого бить!". Наступление итальянских войск под Изонцо началось одновременно с боевыми действиями во Фландрии, но закончилось все довольно печально, ибо Австро-Венгерские войска, в основном при помощи приданного им германского корпуса, перешли в контрнаступление и отбили захваченное обратно. Если я правильно помню, то в нашей истории австрийцы следом разгромили непутевых потомков древних римлян при Капоретто, захватив одними только пленными 275 тысяч человек. В этом мире макаронникам повезло, ибо еще три немецких корпуса, которые могли склонить чашу весов в пользу Центральных Держав, были заняты в Восточной Пруссии.
Стратегические экзерсисы были прерваны появлением на плацу под окнами наших соседей.
Дело в том, что Покровские казармы были рассчитаны на полк четырехбатальонного состава, поэтому к нашему 8-му Московскому Гренадерскому подселили временных жильцов в лице 56-го Запасного Пехотного полка в составе двенадцати рот.
Несколько дней назад, гуляя по Александровскому Саду, я представлял себе все ужасы службы в запасной части, но на деле все оказалось немного лучше, чем я ожидал. Все же, в гренадеры отбирали народ покрепче, половчее и посообразительнее.
А вот 56-ой Запасной был полнейшим воплощением всех возможных недостатков строевой части. Если кратко: стадо баранов под командованием козлов. Я, конечно, слышал, что пастухи именно так и поступают, потому как козлы умнее и берут на себя функции вожаков стада, но в приложении к людям все это выглядело удручающе.
Народец там подобрался все больше мелкий, ленивый и туповатый. Процедура тренировок запасников на плацу вызывала жалостливое недоумение, типа "что все эти люди здесь делают?".
С офицерами в 56-ом полку дела были еще хуже, чем у нас. Нас-то на четыре роты двое вменяемых — я и Сороковых. А у них, на двенадцать рот, вменяемых было трое: двое выслужившихся в офицеры из унтеров и один московский интеллигент Сережа Эфрон, кстати — муж Марины Цветаевой!
Наше гренадерское офицерство с "запасными" коллегами не ладило, за исключением Эфрона — Сергей был принят нашим сообществом благосклонно, по причинам мне неизвестным.
В продолжении темы о Запасном Пехотном, остается добавить, что вооружены они были трофейными австрийскими "Манлихерами" без штыков, причем винтовок хватало только на половину личного состава и подразделения постоянно делились по типу тренировки на "шагистов" и "стрелков", передавая оружие по кругу.
Поглядывая в окно на мучения пехотинцев, изображавших штыковой бой с помощью прикрепленных к винтовкам прутиков, я размышлял о том, что, несмотря на явный прогресс, по сравнению с известным мне вариантом развития исторических событий, Россия все же не смогла в достаточной степени обеспечить себя всем необходимым для ведения полномасштабной войны.
Думы тяжкие были прерваны неожиданным вопросом поручика Беляева:
— Барон, вы ведь служили в третьем батальоне?
— Именно так, Владимир Игнатьевич!
— Вот видите! Я же говорил! — Победно ухмыльнулся Беляев. — Капитан Берг был вашим начальником?
— Да. А в чем дело?
— Просто, мы с Андреем Ильичем, обсуждаем целесообразность похорон штаб-офицеров на Родине, за счет казны.
— Я считаю, что это весьма почетно! — подтвердил Пахомов.
— А причем тут капитан Берг?
— Ну, как же? — Удивился наш "самый весомый гренадер". — Ему же еще летом памятник справили на Немецком кладбище на Введенских Горах, за казенный счет! Я еще с одним взводом в караул ходил. Командование гарнизона было и из штаба округа тоже!
Но я уже не слушал…
Надо же, а я, лопух, и не знал, что Иван Карлович похоронен здесь — в Москве!
Извозчик остановился у стрельчатой арки кирпичных ворот готического стиля на Госпитальной площади и объявил:
— Извольте, вашиблаародия, Немецкое кладбище!
— Савка, отблагодари! — Велел я, выбираясь из коляски на брусчатку мостовой.
— Ирод! Чуть не растряс! — Пробурчал мой денщик, спрыгивая с облучка, где сидел бок о бок с извозчиком. Потянувшись, он сунул руку в карман шинели и, недовольно зыркнув единственным глазом, кинул вознице положенное вознаграждение. — Накося тебе, твой гривенник!
— Благодарствую! Прикажете ожидать? — ничуть не обидевшись, поинтересовался "лихач", осматривая монетку.
— Нет! Езжай себе!
— Да помогите же мне, наконец, вылезти! — Возмутился сидевший в коляске Литус, который на протяжении всей мизансцены терпеливо ожидал, когда же, наконец, о нем вспомнят.
Мы с Савкой подхватили Генриха под руки, и аккуратно поставили на мостовую, следом вручив болезному его костыль. Надо сказать, что мой друг шел на поправку и последнее время обходился только одним костылем, напоминая при этом незабвенного Джона Сильвера.
— Венок не забудьте! — напомнил Литус, одной рукой пытаясь одернуть шинель.