Если судьба выбирает нас - Страница 87

К оглавлению

— Дела…

— И еще… Эльза подарила мне книгу… — Литус продемонстрировал томик стихов Гейне.

— М-м-м… — Я оглянулся — соседняя койка пустовала. — А где твой сосед?

— Днем увезли на операцию…

— Ага! Савка, ставь корзину вот сюда и иди-ка погуляй — нам поговорить надо!

— Слушаюсь, вашбродь! — Денщик оставил подарки на тумбочке в изножье кровати и исчез за дверью.

— Рассказывай, друг мой ситный! — Потребовал я, расстегивая портупею.

— О чем?

— О том, что тебя так взволновало!

— Саша, ты же знаешь, как погиб Иван Карлович? Я не могу… То есть, я не чувствую себя в праве обременять этих дам заботой о себе, когда… Понимаешь, ведь я жив только потому, что он заслонил меня собой…

— Спокойно, Геня! Давай рассуждать логически? Итак, как ты считаешь, взрыв шрапнели — это досадная случайность?

— Естественно, ведь на войне…

— Стоп! Скажи, а Иван Карлович намеренно заслонил тебя собой?

— Не думаю… Но, ведь…

— Никаких "но", Генрих!!! Это — судьба! Он погиб, потому что пришло его время! Ты жив, потому что тебе видимо, еще предстоит выполнить свое предназначение! (Что я несу?)

— Твои слова… Это как-то излишне материалистично… Или, скорее даже — мистично!

— А другого объяснения у меня нет! Извини! — Я выдохнул сквозь стиснутые зубы. — Не хочу, чтобы ты изводил себя напрасными терзаниями на тему "что могло бы быть, если бы…" Это все экзистенции! Живи и не думай о прошлом — думай о будущем! В общем, к черту все!!!

— Не знаю…

— Прими это как данность! Вот лучше расскажи мне, с чего это ты сидишь с книжкой поэта-романтика и мечтаешь непонятно о чем?

— Я не мечтаю. — Неожиданно покраснел Литус. — Я думал об Эльзе…

— Похвально! Лучше думай об этой милой барышне, а не о превратностях судьбы!

— Ты считаешь ее милой? — встрепенулся Генрих.

— Ну да! Хотя признаться, я не шибко ее разглядывал, да и вуаль закрывала половину лица…

— Когда они с Анной Леопольдовной сегодня были здесь, мне показалось, что у нее улыбка ангела…

— Да-а-а…

По пути домой, когда мы с Савкой тряслись в пролетке, я думал о том, как все в жизни переплетено. Иван Карлович погиб, а Генрих влюбился…

Кстати, надо будет найти краснодеревщика и заказать трость для Литуса. Не прощу себе, если такой подарок преподнесет ему кто-нибудь другой!

Хм… Гравер тоже нужен, однако!

11

По утрам я делаю гимнастику.

Сначала разминка, а потом наклоны, отжимания, упражнения на пресс — и под конец гири. Организм надо укреплять! Жаль только, что пробежки здесь не приняты — не поймут-с!

Как раз когда я совершал вторую группу отжиманий, за дверью происходил интереснейший разговор. Мой младший брат Федечка постоянно донимал Савку просьбами рассказать о войне и вот теперь я стал свидетелем одного такого разговора:

— Савва, ну расскажи, как вы германцев били?

— Известно как, Федор Алексаныч! Крепко мы их били!

— А братец, в них стрелял?

— А как же? Стрелял! Еще как… И из "Браунинга" своего стрелял, и из "Парабела", и из пулемета, и из "траншейки"…

— А что такое "траншейка"?

— Это, Федор Алексаныч, ружье такое дробовое. Чтобы, стало быть, картечью стрелять — в окопе-то, как метлой все подметает…

— А в рукопашную вы с шашками ходили?

— Не-ет! При полевой форме шашка не положена — неудобная она, длинная, цепляется за все… Мы ж не казаки — это им с коня шашкой шуровать сподручнее!

— А как же тогда в рукопашную?

— А это, Федор Алексаныч, кто как! Кто со штыком, кто с топором, кто с лопаткою… Или с бебутом, навроде моего… Эвона у нас один гренадер — и вовсе немаков гранатой по головам тюкал.

— Гранатой? Она же взорвется!

— А с чего ей взрываться-то? В германской гранате запал с теркой — она за просто так не взрывается! И обух у нее ухватистый — как кистенем можно вдарить!

— Савва, а запал с теркой — это как?

— Ну, Федор Алексаныч, это как спичкой черкануть, но токмо у гранаты внутрях. Там веревка с шариком особая есть!

* * *

За завтраком мама сделала мне замечание:

— Саша, этот твой "Сyclope terrible", рассказывает Федечке отвратительные вещи… Сделай ему, пожалуйста, замечание!

— Мама, этот, как ты выразилась "Ужасный Циклоп", меня тяжелораненого вынес на себе. Он мне столько раз в бою жизнь спасал… — Я стиснул зубы, дабы не наговорить лишнего. — В общем, если бы не он — мы бы с тобой сейчас не разговаривали!

Мать поджала губы и настойчиво постучала ножом по тарелке:

— Ульяна, почему опять скатерть несвежая?

— Хорошо, мама, я попрошу Савву не рассказывать Федечке историй с фронта! — Согласился я лишь потому, что ни в чем не повинную горничную ждала бы хорошая взбучка, ибо подобным образом моя матушка указывала мне на то, что возражения неприемлемы.

Когда Савка зашел ко мне в комнату, принеся начищенные сапоги, я решился, наконец, сделать то, что давно собирался.

— Постой-ка! — окликнул я его. Достал из комода желтую кожаную кобуру и торжественно вручил опешившему парню. — Держи Савка! Это тебе подарок от меня!

Я долго маялся, размышляя, как мне отблагодарить этого замечательного человека за все то, что он для меня сделал и продолжает делать до сих пор. Когда же возникла необходимость сделать подарочную трость для Генриха, то решение пришло само собой — наградное оружие с гравировкой.

В кобуре был тот самый "Наган" сорокового калибра, что я разглядывал в первые дни пребывания в этом теле. Теперь револьвер был украшен гравировкой: "Ефрейтору Мышкину С.К. за спасение командира. 16 iюня 1917 г."