— Так точна, вашбродь!!! — он протянул мне пару коротких кольев, которые я хотел использовать как имитацию ножей.
— Ну, кто мне покажет, как действовать, когда в траншее на вас германец с тесаком кинется?
— Это как? — опешил старший унтер Наумов.
— А так! — я бросил ему деревяшку и встал. — Вот я. Патроны у меня кончились. А ты на меня с траншейным ножом прешь! Ну, нападай!
— Эвона как, — Наумов поднялся, перехватил колышек поудобнее, но остановился в нерешительности. — А ну как, задену я вас, вашбродь?
— Нападай, говорю!!!
Унтер бросился на меня, замахиваясь "ножом" сверху и… со всего маху плюхнулся на траву, после броска через бедро. Его деревянный клинок остался у меня в руках.
— Вот так вот… — я бросил деревяшку на землю рядом с поднимающимся Наумовым. — Видать и вам есть чему у меня поучиться.
— Ловко вы, вашбродь! — высказался за всех Лиходеев, задумчиво покручивая кончик длиннющего уса.
— Я с детства уссурийским казаком учён. И учён — на совесть. А теперь и вас учить буду, ну и сам учиться понемногу. Ладно. Фельдфебель, командуй оружие к осмотру. Гляну как наши олухи стволы содержат!
— Ро-о-та-а! — Лиходеев вскочил на ноги и заорал во всю глотку. — А-аррружи-я-я-я к осмотрууу!!!
Ближе к вечеру я стал свидетелем самого настоящего воздушного боя. С севера над нашим расположением появился аэроплан и, еле слышно стрекоча мотором, стал описывать растянутые круги.
— Эвона! Германец прилетел. — Задрав голову и придерживая фуражку рукой изрек Лиходеев, сидевший вместе со мной на бревнышке у моей палатки. Мы проверяли результаты бурной хозяйственной деятельности Фили Копейкина.
— Бомбить будет?
— Не! Это, вашбродь, разведчик. Покружит, поглядит да и улетит восвояси.
— Ну-ну…
Неожиданно сверху со стороны солнца на немца спикировала размытая тень. Затрещали пулеметы. Германский аэроплан начал крутить виражи, со снижением, уворачиваясь от атак русского истребителя. При этом немец уходил в сторону линии фронта — отрывался.
Не помогло.
Через пару минут, наш летчик подловил противника и начал палить по нему практически в упор. От германского разведчика отлетели какие-то куски, потом одно крыло надломилось и он, беспорядочно вращаясь, рухнул вниз.
Из-за деревьев мы не могли видеть, куда он упал.
Русский самолет снизился и прошел над нашими головами, покачивая крыльями с нарисованными на них красно-сине белыми кругами. Хвост истребителя — черного цвета, был украшен черепом и костями.
Пилот помахал рукой, приветствуя наших солдат, которые азартно орали, свистели и подбрасывали вверх фуражки.
— Молодец. Чисто он его уделал. — невольно восхитился я искусством пилота. — Но вернемся к нашим баранам.
— Чего? — недоуменно пробасил, до этого молча стоящий передо мной, каптенармус.
— Не "чего", а "так точно ваше благородие"! — передразнил я его. — Ладно, унтер-офицер, Копейкин, иди! Пока у тебя с учетом все в порядке. На кухню и на выдачу казенного припаса ни у кого жалоб тоже нет.
— И смотри у меня, Филька! Будешь шельмовать — в первом ряду на германские пулеметы выйдешь! — Сказал свое веское слово Лиходеев поднеся к вытянувшейся физиономии "артельщика" свой внушительного размера кулачище.
Рано утром прискакал вестовой из штаба полка.
Сие, заурядное на первый взгляд, событие я наблюдал лично в процессе умывания. Не знаю, что тут за водоем по близости, но вода настолько холодная, что даже Савка помогающий мне в оной гигиенической процедуре, не может смотреть на все это без содрогания. Каждое утро умываюсь до пояса, а потом растираюсь полотенцем до красноты. Зато — бодрит!
Слава богу, что роса по утрам прибивает пылищу, иначе, мне пришлось бы мыться заново. Всадник пронесся мимо нас, и погнал коня дальше между рядами палаток, по направлению к штабу батальона.
— Тьфу, оглашенный! — буркнул Савка, подавая мне чистую рубаху.
— Интересно… Что ж это такое случилось, если вестового сюда погнали? — Вслух поразмыслил я. — Могли ведь и по телефону позвонить.
— Не могу знать, вашбродь.
— А знать, Савва, и не надо. Надо — догадываться!
Гадал, гадал, да не догадался — приказ командира батальона, полученный получасом позже, приводил в еще большее недоумение.
— Господа офицеры! Получено указание из штаба полка. Всем офицерам, а также ротным, взводным и отделенным унтер-офицерам прибыть на поле для занятий, предварительно заготовив мишени. Всем остальным расположения батальона не покидать! — Капитан Берг сложил полученный из штаба полка пакет и положил его на походный столик — Делегаты от каждой роты прибывают по расписанию. Для нашего батальона оно таково: 9-я рота и 10-я рота — в 13 часов; 11-я и 12-я роты — в 14 часов. Приказ ясен?
— Так точно! — хором отозвалось батальонное офицерство.
— Меня вызывают в штаб. За меня остается штабс-капитан Ильин. Дмитрий Владимирович, проследите за надлежащим исполнением приказа.
— Слушаюсь! — козырнул командир 9-й роты. — А что вообще происходит, Иван Карлович?
— Не знаю и даже не догадываюсь, господа!
Во как!!!
— Черт возьми! Да что же, в конце-то концов, происходит? — страдал командир "последней" 12-ой роты поручик Павлов. — Приказы какие-то бессмысленные.
— Они не бессмысленные. Просто мы, этого самого смысла, в них не видим. — Флегматично отозвался Казимирский, раскуривая очередную папиросу. — Пока не видим…
Хм… Надо же! А он у меня — философ оказывается. Вот так и открываются в человеке, которого ты уже оценил, взвесил и наклеил ярлычок, новые стороны характера.